Спектакль

Кристофер и отец

Для разновидности театра, о котором пойдет речь, в России нет общепринятого определения. Другой, особый, интеграционный, специализированный, etc. Бывает театр-терапия, где главное — ментальное и физическое здоровье участников коллектива и, соответственно, репетиционный процесс. А бывает профессиональный театр, в котором играют инвалиды и люди с ограниченными возможностями. Иногда публичный опыт оздоровительного театра оказывается художественно полноценным, что уж говорить о терапевтической пользе какой бы то ни было сценической практики. Объединить все подобные коллективы под одним термином невозможно хотя бы потому, что друг на друга они совсем не похожи: в Театре мимики и жеста ставят драматические спектакли для глухонемых; в «Открытом искусстве» люди с синдромом Дауна играют в благообразных костюмированных постановках по классике; «Театр простодушных» занимается тем же, но на фоне видеопроекций в «Театр.doc»; а в театре-студии «Круг II», получившем в прошлом году «Золотую маску», инвалиды всех категорий под руководством режиссера Андрея Афонина создают главным образом музыкально-пластические опусы.

«Кристофер и отец» — это дебют театра в большой форме. На фоне гигантского экрана с ненавязчивой диффузией титров и картинок постепенно и тепло рождается мир детского человека по имени Кристофер — с фирменным ударением на последний слог. Не давая вырасти то и дело возникающим на сцене песчаным холмикам (художник — Ксения Кочубей), деловито орудуют специальными грабельками чрезвычайно обаятельные обитатели этого мира — что-то, переминаясь, бормочет тучная дива (Наталья Тетеревятникова); зигзагом проносится с мультяшным хохотом персонаж-смех (Станислав Большаков); угловатый ангел (Александр Довгань) выводит на гармони какой-то балканский сплин; но вот худощавый паренек в кепке с полуметровым козырьком (Алексей Федотов) мерной интонацией сказочника произносит в микрофон: «Милиционер тряхнул Кристофера за шиворот и сказал: «РДА, да успокойся же ты!»

В эфемерный, хрустальный в свой хрупкости и чистоте мир, населенный как будто родственниками Джереми Хиллари Буба из «Желтой подводной лодки», то и дело врывается тревога брутальной документалистики. Артист с синдромом раннего детского аутизма (РДА) Алексей Федотов рассказывает зрителям истории о себе и своих взаимоотношениях с отцом, но в третьем лице: «Кристофер очень любил маму и не хотел возвращаться к папе, так как возненавидел его». Кристофер — главный герой романа Марка Хэддона «Загадочное ночное убийство собаки», у него тоже синдром РДА. И вот это коллективное разравнивание песчаных холмиков начинает казаться попыткой сохранить гармонию в спасительной медитации; персонажи живут в декоративном японском садике с камушками, песочком и крошечными грабельками — маленький мир, где всегда должен быть порядок и покой.

В процессе этой медитации являются образы из Эсхила и Софокла, Шекспира и Сервантеса, Кальдерона и Роберта Фроста и еще бог знает откуда. И пока плачет по своему отцу Офелия, ослепшие шуты маршируют наугад, чеканя оседающее в мозг: «Скоро ли кончится ночь? Скоро ли кончится ночь?» — Кристофер меняется шапками с нерадивым родителем, превратившемся к этому моменту в Эдипа. Восточная фея (Алсу Абдуллина) в апофеозе перкуссионного джема выпорхнет на авансцену, чтобы втоптать в пол рифмы Земфиры и обратить текст песни «Искала» к идеальному отцу, который не пьет, не курит и возит своего ребенка в разные страны.

Вообще, жители этого Муми-дола поют и играют музыку практически не переставая. В ход идут не только голоса и все имеющиеся под рукой предметы вроде грабель или резиновых мячей, но и целый оркестр в лице прячущейся на краю сцены Елены Осиповой, которая за годы работы со студентами «Круга» овладела струнными, духовыми, клавишными и ударными. В спектакле выстреливают по крайней мере два музыкальных шедевра: классический негритянский блюз «Motherless Child» и причудливо-мелодичная греческая народная «S’agapo» (вот это исполнение ближе всего общей тональности спектакля).

Спектакль Андрея Афонина при видимой бессюжетной плывучести и отчаянной смысловой эклектике на самом деле имеет более или менее стройную и крепкую повествовательную структуру. Текст — полотно цитат, каждая из которых так или иначе имеет отношение к условной теме отца и сына. И даже внезапные строки из Джеймса Холлиса, хоть и звучат как злободневное политическое высказывание, формально обращены к отцам: «Мой друг, не стоит повторять столь высокопарно детям, которым кружит голову отчаянная слава, старую ложь: сладостно и прекрасно умереть за родину». Действие поделено на семь эпизодов, в каждом из которых с Кристофером происходит какое-то преобразование. Все это длится почти три часа.

Для зрителя — и для критика — сам по себе акт появления на сцене аутиста или человека с синдромом Дауна не так-то прост. Сразу хочется узнать, какую именно задачу ставил Люк Персеваль особым артистам, устрашающе бегающим по кругу в спектакле «Там за дверью», или Кирилл Серебренников, выводящий в своих «Идиотах» группу людей с ментальными отклонениями на финальную сцену. Этот вопрос зачастую мучает так сильно, что сосредоточиться на художественной составляющей не представляется возможным. А вот с «Кристофером и отцом» происходит ровно обратная реакция: этическое и эстетическое сопротивление возникает в момент первого появления на сцене профессиональных артистов театра и кино, начинающих что-то изображать в катастрофически неуместной здесь традиции советского психологического реализма. Представьте, например, Папанова в ленте Параджанова. Впрочем, тут и без конфликта эстетик есть некоторые проблемы; неумение настроить гитару актеру с высшим образованием непростительно.

Так или иначе, существование этой двухактной эпопеи на огромной сцене КЦ «Москвич» оправдано как минимум самим фактом своего существования. В предложенных государством условиях совершено невозможное. И если судить о пресловутой эффективности такого рода предприятия по успешности интеграции людей с особенностями развития в социум, то норма давно перевыполнена. И задачи ставятся куда серьезнее — регулярное воссоздание среды, в которой человек способен проявить себя в превосходном, наивысшем состоянии. Такая задача куда благороднее и гуманнее интеграции простодушного человека в сложнодушное общество.