Фильм

Мистер Одиночество

Фальшивый мексиканский Майкл Джексон (Диего Луна) побирается с кассетником на парижских площадях, притом не очень успешно: во всем Париже ему симпатизируют только дети и выжившие из ума старики в загородной богадельне, куда его иногда приглашают в качестве послеобеденной культурной программы. Фальшивая Мэрилин Монро (Саманта Мортон), тоже подрабатывающая в богадельне, агитирует его ехать в Шотландию, в коммуну двойников, где Линкольн, папа римский, Мадонна, Джеймс Дин и Красная Шапочка пасут овец, а командует всеми Чарли Чаплин, муж Мэрилин, который, как и положено Чаплину, иногда на ровном месте превращается в Гитлера. Тем временем в далекой Панаме некий священник, сбрасывая с кукурузника гуманитарную помощь для бедных деревень, случайно роняет вслед за мешком с рисом одну из подведомственных ему сестер-бенедиктинок. Сотворив в полете молитву, монашка приземляется с километровой высоты невредимой и агитирует других сестер тоже прыгать без парашюта во славу Господа. Коммуна двойников готовит в подсобном сарайчике «лучшее шоу на земле», на которое, как им почему-то кажется, должны повалить жители шотландской глубинки. Мэрилин влюбляется в Майкла, у овец находят птичий грипп.

Для кино 90-х Хармони Корин был чем-то вроде Франсуазы Саган, ручным чудовищем в скейтерских штанах. В девятнадцать он прославился как сценарист ларри-кларковских «Деток», потом снял жесточайшие «Гуммо» и «Джулиена-ослика», в его фан-клуб записались Бертолуччи и Триер, Вернер Херцог взял над ним шефство. В Америке он на короткое время стал звездой телеэфира, поскольку смешно дергался, говорил «типа» и в целом выглядел и вел себя как недоразвитый двенадцатилетний. Параллельно он делал, что называется, арт-проекты, из которых следовало, что ему от себя не так смешно, как окружающим (самый запоминающийся состоял в следующем: тщедушный юный режиссер внезапно писает на прохожих, а те в ответ колотят его до полусмерти). Потом анфан терибль, как принято, заигрался, испортил здоровье и сошел на нет. Три года назад, когда он маленьким опухшим призраком мелькнул в «Последних днях» у Ван Сэнта, про него писали, что он теперь где-то в Теннесси зарабатывает на жизнь стрижкой лужаек, зато вроде бы слез с героина. В прошлогодних Каннах, куда Корин привез сделанного на французские деньги «Мистера Одиночество», его встречали как вернувшегося с того света: всем было более-менее без разницы, что на экране, — хлопали уже за то, что живой.

Не очень понятно, нужна ли вся эта информация или лучше будет без нее. Один итальянский режиссер, когда его упрекали, что он все время снимает про себя, отвечал, что любая жемчужина — автобиография устрицы. И Корин, как та самая устрица (или тот итальянец), умеет то, чего не умеет почти никто, — делать уникальное универсальным, предельно личный, плохо расшифровываемый и, наверное, малополезный (для тех, кто сам не девятнадцатилетний драматург с героиновой аддикцией) опыт превращать в абсолютный объект прекрасного. Тому, кто, увидев, как в начале две монашки играют в волейбол невидимым мячиком (позже Корин между делом остроумно зарифмует антониониевский канон игрой в бильярд — с шарами и кием, но без стола и луз), задастся целью разложить фильм по полочкам, хочется пожелать удачи: это как разобрать упомянутую выше жемчужину — ну или чужой сон, который тебе не пересказали, а дали увидеть самому. Как в любом настоящем сновидении, тут явно нет случайных лиц, и в те моменты, когда подсознание автора совпадает с общекультурным, эффект вдвойне поразительный: сомнительного агента, который уговаривает героя забыть свое имя и навсегда оставаться Майклом Джексоном, играет Каракс, злого Чаплина — караксовский экранный двойник и самый неприятный мужчина на свете Дени Лаван, миссионера — Херцог; старушка, наряженная английской королевой, когда-то считалась шестым роллингом и была так хороша собой, что минимум один человек от этого пустил себе пулю в лоб.

Возможно, всем им больше нечем было заняться (Караксу — так уж точно), но это все равно читается как акт солидарности. Корин — странный случай, другие режиссеры всегда любили его больше, чем критики и уж тем более зрители. И Херцог с Караксом, эти два антипода, старый немецкий партизан и преждевременный французский пенсионер, тут будто поддерживают его, страхуют один справа, другой слева, чтобы не упал. И понятно, к чему такая забота. Этот интровертный, затюканный, бормочущий что-то себе под нос тридцатипятилетний ребенок один из немногих снимает сейчас так, как снимали в лучшие годы они сами: понимая, что кино — это не идеи, не мысли, не склейки и не драматургические ходы, кино — это чужой сон, который тебе не пересказывают, а дают посмотреть самому. В Америке «Мистер Одиночество» шел в символическом одном кинотеатре, его мировой прокат, кажется, не окупил даже стоимость самолетных билетов до Панамы, и в этом конкретном случае меньше всего хочется поднимать плач о равнодушии зрителя к прекрасному. Концептуально все верно до невозможности. Лучшее шоу на земле обязано играться в полупустом зале, сон вообще предназначен для одного. Больше, видимо, действительно не имеет смысла.