Фильм

Охота на пиранью

Каперанг Мазур — смурной невыспавшийся мужчина в кедах (Машков), имеющий привычку перед лицом смертельной опасности говорить: «Ну, это нормально», — плывет на плоту по великой северной реке Шантаре уничтожать секретный военный объект. По пути он ругается со спутницей — непристойно красивой и тоже секретной девушкой-химиком (Антонова), которая каперанга томно презирает и постоянно хочет писать. У китайской границы пару берут в плен лесные братья — церемонные усачи, живущие по уставу царской армии, устраивающие в тайге человеческое сафари и подчиняющиеся барину по имени Прохор Петрович (Миронов). Барин любит поэзию и роман В.Я.Шишкова «Угрюм-река», а выглядит так, что рассказывать лучше и не начинать.

Не верилось, что у нас кто-то может справиться с Бушковым; казалось, нет на горизонте режиссеров с такой хваткой — ну разве Верхувен с его странным интересом к современной русской прозе, а больше никого. Ведь Александр Александрович Бушков — это вам не московская бутиковая литература, не Акунин-Юзефович, не Маринина с Корецким, это даже не pulp fiction в традиционном понимании, это многотомная антология русской ненависти, полный перечень национальных обид и злоб, расфасованных в ядовитые бумажные обложки. Кровавые мировоззренческие манифесты красноярского разночинца (последовательно ненавидящего коммунистов и перестройку, кооператоров и интеллигентов, москвичей и иностранцев, женщин и мужчин) потому и разлетелись в свое время миллионными тиражами, что каждый второй в этой стране чувствует себя Человеком, осажденным со всех сторон унтерменшами, и лишь ненавистью спасается. Сейчас мастер уже слегка зарапортовался, но «Охота на пиранью» — из лучших его вещей. Лет пять вокруг нее нарезал круги младший Кончаловский, потом еще кто-то — но все в итоге стушевались, и понятно почему. Экранизировать Бушкова, с одной стороны, совершенно необходимо, с другой — непонятно, как. Пишет он таким страшненьким языком — канцелярит вперемешку со славянизмами, диалоги невозможные, шутки ужасные. Люди, делавшие «Пиранью», пошли самым, наверное, радикальный путем, засунув Бушкова с его таежным ницшеанством и авоськами гнева в сугубо киношную, утрированную, придурковатую реальность, заперев его в ней, как злого гомункула в колбе кварцевого стекла. Можно спорить, насколько «Пиранья» хороший боевик, но это точно самый смешной русский фильм последних лет. Страшно представить, что почувствует автор, писавший все это на полном серьезе, глядя, как рехнувшаяся камера панорамирует квартиру героя, выхватывая из общего бардака то упомянутые в начале кеды (кажется, Converse), то голую красотку под простыней; как на входе в уездный Шантарск (такой персональный бушковский Касл-Рок) героев встречают расхристанные сибирские лолиты едва ли не с коромыслами; или вот лучшее: Машков палит во врагов из обреза, одновременно неслышно бубня себе под нос, как архетипическая бабка, клянущая оккупационный режим, — точнейшая, если на то пошло, визуальная метафора бушковского творческого метода.

Не знаю, как тут правильно делить лавры и кто главный молодец — режиссер Кавун, снявший все эти несусветные ракурсы машковской физиономии на фоне таежных закатов, или сам хозяин физиономии; продюсер Тодоровский или все-таки драматург Зверьков (бывший сценарист «ОСП-студии» и, как ни странно это осознавать, видимо, главная на сегодняшний день надежда русской кинодраматургии), насочинявший поверх бушковского сюжета сущей монтипайтоновщины («Если это оружие попадет не в те руки, погибнет полмира!» — «Гм. А если в те, то весь?»). И кстати, в плане поиска национального киногероя — это грандиозный шаг вперед. Подлинное величие так обычно и рождается — на стыке героизма с идиотизмом. Браво, короче говоря. Ну и по возможности бис.