Красотка Траудль (Лара) получает работу стенографистки у пожилого господина (Ганц), который никогда не повышает на нее голос. К сожалению, тремя годами позже этот приятный человек проигрывает Вторую мировую. Экранизация мемуаров гитлеровской секретарши Траудль Юнге — качественная историко-хроникальная драма про стенографистку и мировое зло в постановке Оливера Хиршбигеля («Эксперимент»).
Исторический, Драма |
12+ |
Оливер Хиршбигель |
8 сентября 2004 |
2 часа 36 минут |
30 |
downfallthefilm.com |
В начале 40-х красотка Траудль (Лара) — глазки, губки, кудряшки, курсы машинисток — получает работу личной стенографистки у пожилого господина (Ганц), который страдает желудочной болезнью, но несмотря на это всегда вежлив, предупредителен и никогда не злится из-за опечаток или заевшей ленты. К сожалению, тремя годами позже этот приятнейший человек проигрывает Вторую мировую: снаряды начинают ложиться в непосредственной близости от пишмашинки героини, а разговоры в приемной и за обеденным столом все как-то сами собой скатываются на обсуждение плюсов и минусов различных способов самоубийства.
«Бункер» (в оригинале «Падение») — экранизация воспоминаний самой юной из четырех гитлеровских секретарш Траудль Юнге, которая за три года работы в рейхсканцелярии вышла замуж за гитлеровского адъютанта, овдовела, но так ни черта и не поняла: кто такой Гитлер, ей потом долго объясняли американские следователи. Монотонностью, избытком серого и зеленого, общей удушающей сыростью фильм похож на «Молоха» Сокурова — но, конечно, без сокуровской маниакальной зацикленности на тактильных ощущениях и бытовых деталях, проще и площе. Гитлер (какое-то кощунство есть в том, что у него те же глаза, что и у влюбленного ангела из «Неба над Берлином») брызжет слюной, щупает дрожащими от Паркинсона пальцами шпейеровские макеты нового Берлина, бросает в контрнаступление давно погибшие танковые армии. Ева Браун на каблуках прибегает в комнату обслуги: «Девочки, а давайте покурим пока не бомбят». Хиршбигелю хорошо даются закрытые пространства (см. его же «Эксперимент») и совсем плохо — открытый воздух. Местами он городит совершеннейшую фанеру — изрядный ломоть фильма отдан под приключения совестливого военврача в чине полковника СС; но есть тут и феерические моменты: когда, скажем, в преддверии конца вожди выстраиваются к героине диктовать политические завещания, и она, пусть ей и неловко, вынуждена сказать им что-то вроде: «Вас много, а я одна». Режиссер довольно внятно объясняет разные правильные и понятные вещи — про блаженство неведения, например, про ответственность, которой неведение не отменяет. Но про главное — про то, ради чего стоило лезть под землю и рушить по новой Берлин, сказать не умеет. Оно прячется в углу экрана, за скрюченными плечами Бруно Ганца. Там, в мутной зелени, что-то определенно маячит, но подойти и рассмотреть никак нельзя: сразу слышен хруст челюстей, раскусывающих ампулу с цианидом.