Фильм

Жизнь забавами полна

В одной коломенской коммуналке жили: романтичный диспетчер ж/д вокзала Вера (Розанова) с зарплатой 900 р., 15-летней дочерью и безответной любовью к московскому банкиру (Симонов); несчастная хромоножка Лира (Удовиченко), которой выходить из дому не давала больная нога, а слово сказать — угрюмый муж; довольная жизнью аптекарша Лариса (Неведина) с мужем Эдиком, который провожал ее под ручку в ночную смену, а на супружеском ложе принимал секретаршу; родители Ларисы (Аринина и Кашпур), которые засекли секретаршу и своим рассказом разбили Ларисино самоуверенное сердце, а также мэнээс Виктор, у которого никого не было, кроме частной ученицы, за урок с которой родители-богачи платили 50 у.е.

О них — фильм Петра Тодоровского, лейтмотивом которого стал стишок, превращенный на финальных титрах в песню с припевом «Нужно, чтоб каждого кто-то любил: толстых, худых, одиноких, недужных, хворых, больных — обязательно нужно, нужно, чтоб каждого кто-то любил». Песенка эта, спетая немолодым бардовским голосом под гитару, напоминает, что в 1965 году Тодоровский написал сценарий вместе с Булатом Окуджавой; сценарий назывался «Верность», лег в основу режиссерского дебюта Тодоровского, принес соратникам приз на кинофестивале в Венеции и задал камертон всему будущему творчеству Петра Ефимовича: отчаянная лирика, неприукрашенный советский провинциальный пейзаж, смех сквозь слезы и забота о слабом и обиженном. За прошедшие 37 лет история, похоже, сделала полный круг — все фильмы Тодоровского собрались в коломенской коммуналке в канун путча (вот только не очень ясно из фильма, то ли реального путча августа 91-го, то ли какого-то, какой нам еще только предстоит). Вера, которая бегает на каблучках, выглядывая своего суженого под комментарии не по годам рассудительной взрослой дочери, — это любимая женщина механика Гаврилова; у розовой блузочки Розановой даже точно такие же рукава-колокольчики с вырезанными окошками, как у Гурченко в фильме 1981 года. Жмется в вульгарной мини-юбке под светом фонаря и блуждающими фарами машин, как интердевочка, обманутая Лариса. Как Чурикова в «Военно-полевом романе» — пучеглаза и оставлена вниманием Лира-Удовиченко. Униженные и оскорбленные сгрудились в коммуналке в преддверие общенациональной катастрофы, и, право же, впервые за все годы творчества Тодоровского их жалко так, что подчас хочется отвести глаза от экрана, как когда показывают что-то совсем уж неловкое вроде собак, глядящих в камеру из-за забора живодерни. Навязчивые образы Тодоровского не заслужили ютиться в коммуналке фильма с настолько неопределенным сюжетом, что для развязки его требуется путч. Об остроумных репликах, нестандартных ситуациях и обаятельных деталях для них никто не позаботился, как не заботятся провинциальные домоуправы об исправности отопления и наличии горячей воды у жильцов-пенсионеров. Поэтому жильцы-актеры вполне оправданно хамят, что в их случае означает: играют мимо жанра. Розанова, например, очень смешно скашивает глаза и падает оземь, как в бурлеске, в самый трагический момент фильма. Фильм все больше начинает походить на вялотекущую коммунальную склоку — самое жалкое зрелище из всех возможных. Самое правильное здесь — уйти незаметно, не хлопая дверью.